Светлана Рычина: Как я училась сопереживать

Добросердечие: наивность или зрелость?

«Когда была маленькой, мечтала стать актрисой. Помню, как все радовались и смеялись, когда я «играла» на табуретке, как на баяне. А ещё прыгала по двору и представляла, что я быстрый олень».

Мама рассказывала мне эту историю не раз. И я помню, как моё сердце сжималось от жалости всякий раз, когда её слышала. Больно было осознавать, что я привыкла видеть близкого человека угрюмым и несчастливым, а ведь когда-то в детстве она была игривой и жизнерадостной.

Мама подкидывала и более серьёзные поводы для сопереживания. Помню оторопь, которую испытала, когда она в подавленном состоянии ушла из дома в ночь, а бабушка причитала: «Ох, боюсь, что-то с собой сделает»,— мол, наложит на себя руки.

Она часто замыкала внимание на своих горестях, и я горевала с ней. Мне нравилось делить с ней эмоции. С другой стороны, при этом я часто ощущала себя обманутой, ведь она могла вдруг резко переменить настроение и начать высмеивать меня за стремление открывать сердце и сочувствовать, представляя мои порывы как проявление наивности и простофильства.

«Ваша мама амбивалентна. Помните об этом, общаясь с ней». Такую формулу налаживания отношений предложил мне однажды психолог. Она меня совершенно не устроила, даже когда я выяснила, что незнакомый термин «амбивалентность» означает склонность к внезапной смене настроения. Этот способ никуда не устранял тысячи воображаемых иголок, которые вполне ощутимо разлетались в моей голове, когда мама проявляла холодность или подшучивала надо мной.

Я начала стесняться своей чувствительности и стала чуть ли не культивировать в себе равнодушие, чтобы меня, не дай бог, не начали высмеивать. И только познакомившись с системно-векторной психологией Юрия Бурлана, впервые за многие годы поняла, насколько это мешало мне ощутить жизнь во всей полноте, и разобралась в глубинных механизмах наших с мамой взаимоотношений.

Оказалось, что моя мама носительница зрительного вектора. В зависимости от степени развитости он проявляет себя по-разному. Для маленького зрительного человечка процесс развития заключается в том, чтобы научить его трансформировать страх в эмпатию. Дело в том, что каждый зрительник рождается со страхом смерти — корневой эмоцией, которую испытывала кожно-зрительная женщина во имя сохранения первобытной стаи. Пугаясь, она на уровне феромонов предупреждала стаю об опасности и давала соплеменникам возможность спастись.

В развитом состоянии зрительные люди — выдающиеся актёры, художники, архитекторы, врачи. Они умеют отлично передавать эмоции на сцене, сопереживать пациентам, ощущать чужую боль как свою, выражать чувства на холсте. Эти люди знают толк в красоте и подмечают прекрасное не только в материальном пространстве, но и во внутреннем мире человека.

Именно умение выводить эмоции наружу, переживая за другого, приносит им колоссальное наслаждение и реализацию в социуме.

В ином случае они обречены на то, чтобы получать удовольствие от жизни лишь урывками, постоянно замыкая внимание на своей персоне, устраивая истерики, эмоциональный шантаж.

Моей маме не повезло. Её стремление к сопереживанию в подростковом возрасте не было подкреплено соответствующими навыками, которые для представителей зрительного вектора нарабатываются через создание тесной эмоциональной связи с мамой, с помощью чтения книг, воспитывающих сопереживание, и игры в театральном кружке, уходу за больным или пожилым человеком, благотворительной деятельности.

Носительницей зрительного вектора являюсь и я. В детстве мне посчастливилось получить достаточно возможностей для его развития. Спасибо маме, которая помогла их развить, несмотря на свои непростые состояния!

Я научилась сопереживать, но одновременно научилась стесняться этого желания. Поверила, что если мне самой душевного тепла не хватает, а я буду ещё и другим его раздавать, то точно буду выглядеть как дурачина.

И только знакомство с системно-векторной психологией помогло мне чётко осознать свои истинные потребности и понять, что сострадание— это никакая не наивность. Более того, это насущная необходимость. Как для всего мира, в котором достаточно людей, нуждающихся в поддержке и утешении, так и для меня самой, ведь развитие именно этого качества— способ избавить меня от изнуряющих приступов мучившего меня периодически страха перед той самой старухой с косой.

Подруга, с которой я однажды поделилась радостью от этого осознания, заметила: «И все-таки, почему ты носилась с установками, которые не приносили радости? Кто же, как не ты сама, может определить, что для тебя лучше?»

И правда, что мне мешало прислушаться к своим желаниям и понять, как получать от жизни максимум счастья? Сделать это не давало, во-первых, то, что желания формируются бессознательно. Во-вторых, мои вектора, а значит, и желания противоречат друг другу по свойствам. Кроме того, ценности общества, в котором я выросла, во многом отличны от моих, и в детстве мои представления о том, что такое хорошо и что такое плохо, часто подвергались сомнению. Я считала, что если авторитетным людям, мнение которых для меня важно, такие установки помогают жить, значит, со мной что-то не так, и надо изменить взгляды.

Подобная путаница произошла и у мамы. Она выросла в среде, где высмеивалось все, что не приносит выгоду. А мама родилась с задатками рафинированного интеллигента. Качества эти не получали развития, что выливалось в ее жалость к себе и пестование собственного состояния тоски. В поисках выхода из беспросветной грусти она решила, что надо относиться к жизни «проще», как ее учили, и позитивно шагать к какой-то цели вроде — «открыть магазин» или «освоить тайм-менеджмент». И вообще поменьше переживать. А те, кто сидит у окошка, печалясь о других и не получая ничего взамен, ведут себя как простофиля (и таки есть в этих словах правда, главное, верно их истолковать).

Ощущение, что быть сердобольным наивно, ведь это не приносит выгоды, мама передала мне.

От душевной теплоты в торговле и правда ноль выгоды, но счастье ведь не для всех измеряется удачными сделками. Зато, активно сочувствуя другим, каждый зрительный человек окажет услугу и себе и людям. По сути это в итоге и принесет всем пресловутую выгоду.

Сострадание исцеляет человека со зрительным вектором, потому что даёт ему простор для выражения эмоциональности. Тогда уже нет необходимости направлять всю её мощь в переживание страха смерти, которое в современном мире некуда применить в конструктивном ключе, ведь в развившемся обществе не от хищников людям нужно спасаться, а от растущей неприязни по отношению друг к другу.

Люди со зрительным вектором в неразвитом состоянии или развитые, но пребывающие в стрессе, именно своему стремлению сопереживать сопротивляются больше всего, боясь не справиться с наплывом чувств. Разобраться с этим мне удалось благодаря системно-векторной психологии. А до этого я всеми силами пыталась перетянуть одеяло на себя, выцыганить у мамы крупицу душевного тепла, которого ей и самой не хватало. Разве не наивно? Такое поведение еще оправдано для ребенка, но не для взрослого.

Желание окружить себя вниманием — способ, который использовался представителями зрительного вектора для выживания ещё в древние времена и примерно тогда же устарел. Сегодня любой человек может обеспечить себе ощущение наполненности жизни, применяя свои свойства на благо социума.

В моём арсенале достаточно конструктивных способов реализации богатой эмоциональной палитры — спасибо маме, которая помогла их развить, несмотря на свои непростые состояния! Мне до сих пор дороги воспоминания о том, как в детстве мы с ней вслух читали повесть Чингиза Айтматова «Пегий пёс, бегущий краем моря» и вместе плакали, сопереживая героям.

Теперь я учусь фокусироваться на том, что нужно другим, а не ожидать понимания со стороны окружающих. Именно это для меня теперь синоним зрелого подхода к жизни. Я не чувствую себя при этом обделённой, не боюсь высмеивания, как раньше. Скорее, начинаю ощущать, что таким способом в конечном итоге получаю ещё больше.

Светлана Рычина


Раздел: Истории из жизни

Комментариев: 4 Просмотров: 3152